Чарторыйский чем был полезен александру 1

 
27 января 1804 г. государственный канцлер граф Александр Романович Воронцов направил князю Адаму Чарторыйскому свое последнее распоряжение, которое заканчивалось так: «Канцелярия моя переходит к вашему сиятельству…» Вряд ли князь мог предполагать, что он — поляк по происхождению — в 33 года станет министром иностранных дел Российской империи. Да еще в такое трудное для России время.

Назначение на такой высокий пост вызвало неоднозначную реакцию при петербургском дворе; некоторые вельможи екатерининского времени считали его выскочкой, другие — завидовали, а откровенным недоброжелателем Чарторыйского считали влиятельного генерал-адъютанта Александра I князя Долгорукого.

Одним из первых сотрудников, принятых на работу в министерство князем Чарторыйским, был известный впоследствии дипломат Бутенев, который так охарактеризовал главу внешнеполитического ведомства: «Он отличался очень красивой наружностью, но держал себя сдержанно, и выражение лица его было холодное, чтоб не сказать гордое». Другой современник князя писал: «Адам Чарторыйский обладает, по-видимому, всеми качествами для того, чтобы управлять министерством иностранных дел. Он одарен замечательным умом и спокойным характером; интересуясь предметом разговора, он всегда говорит то, что следует, никогда не теряет самообладания и не выходит из границ вежливости даже в таком разговоре, который ему неприятен. Под видом холодности и сдержанности у него весьма доброе сердце. Судя по нотам и мемуарам, выходящим из его канцелярии, он искусно владеет пером и имеет сжатый, энергичный и ясный слог».

Сам он писал позднее: «В России Воронцов считался самым опытным государственным человеком». Именно у графа Александра Романовича учился Адам Чарторыйский дипломатическому мастерству; Воронцов не только делился своим богатым опытом, но вскоре стал давать ему важные поручения. В этой связи князь писал: «Я стал принимать участие во всех конференциях с иностранными представителями и мне было поручено составление протоколов, представляемых на высочайшее имя». Главным же недостатком князя было то, что он плохо говорил по-русски, и при нем вошло в обычай переписываться с русскими посольствами исключительно на французском. Попытки графа Воронцова вести делопроизводство только на родном языке в силу этого не увенчались успехом.

5 апреля 1804 г. Адам Чарторыйский в Совете Министерства иностранных дел делает важное заявление: «Вторжение в территорию Германского государства, которое позволили себе французы с целью увоза герцога Энгиенского и предания его немедленной казни, есть действие, дающее настоящее представление о том, чего должно ожидать от правительства, не знающего пределов в своих насилиях и попирающего ногами священнейшие принципы».

Герцог Луи Антуан Энгиенский с начала Великой Французской революции находился в эмиграции в Германии и был вывезен оттуда отрядом французских драгун во Францию; заподозренный Бонапартом в заговоре, которого на самом деле не существовало, был расстрелян. Находившийся в то время в своем поместье Андреевском граф Воронцов считал, что следовало принять более жесткие меры по отношению к французскому правительству. Спустя месяц после сделанного заявления в Совете министерства Чарторыйский отвечал графу Воронцову: «Из ваших последних писем я с чувством искреннего огорчения вижу, что вы остались не совсем довольны мерами, принятыми после катастрофы с герцогом Энгиенским».

Однако год спустя о казни герцога Энгиенского в Петербурге забыли, и 30 мая князь Чарторыйский обращается с миролюбивым посланием: «Его императорское величество узнал, не без истинного участия, о попытке касательно восстановления мира, сделанной французским правительством у короля Великобритании. Эта попытка подала императору надежду на восстановление всеобщего спокойствия…» В этот же день в Париж отправляется составленный князем Чарторыйским проект договора между Россией и Францией, долженствующий служить «основанием для восстановления мира».

Но Наполеон не намеревался «восстанавливать мир», и князь отдает себе отчет в том, что «в это время и обнаружилось во всей своей силе ненасытное честолюбие главы французского правительства, и стало несомненно, что Бонапарт употребит все средства к последовательному осуществлению своих гибельных планов, задуманных им против всех европейских держав».

Воронцов понимал, что в Петербурге после его отставки и болезни с ним не считаются. В этой связи в конце мая 1805 г. Александр Романович вынужден был обратиться к князю Адаму Чарторыйскому с письмом: «Читая и перечитывая с величайшим вниманием важные бумаги, присланные мне вами, я счел долгом изложить мое мнение обо всем этом деле в особой записке, которую прошу представить императору. Я никогда не премину исполнить то, что считаю своим долгом, хотя должен бы думать, что мои представления не очень-то ценятся, судя по тому равнодушию, которое встречают они в большинстве случаев».

Главное, что заботило Адама Чарторыйского, насколько опасен России Бонапарт. Он составляет смелый план «по переустройству Европы», подчеркивая при этом, что на Пруссию полагаться нельзя, притом что и «на юге горизонт кажется еще более грозен». Ведь Турция поспешила признать Бонапарта императором, поэтому Чарторыйский понимал, что Наполеон потребует «нового закрытия Дарданелл». «Может ли Россия настолько забыть свои интересы, чтоб пассивно взирать на уничтожение своего влияния в Константинополе?» Отсюда вывод: «Система нашей пассивной политики может привести к самым печальным последствиям», — писал он в одном из писем. Но в Петербурге словно не слышали тревоги своего министра.

Князь Чарторыйский продолжает бдительно следить за поведением турецких правителей. Депеша от 18 января 1806 г. послу в Турцию Италинскому: «Высочайший рескрипт» требует уверить «султана о непоколебимости дружбы его императорского величества. В связи с последствиями Аустерлицкой баталии вам поручено заявить «о готовности государя защищать Порту всеми своими силами. 18 марта Италинскому «поручено не выпускать из виду сношении Порты с французскими эмиссарами».

6 февраля Чарторыйский посылает депешу Воронцову в Лондон, в которой ему поручено стараться удерживать английское новое министерство от заключения частного мира с Францией. Однако ни дипломатические демарши, ни депеши, адресованные русским послам и посланникам за границей, не могли отвлечь князя Чарторыйского от главной мечты — добиться независимости своей родины. Он продолжал верить и надеяться, что Александр I в этом ему обязательно поможет. Император же, в свою очередь, назначил князя на высокий пост министра иностранных дел в надежде на сочувствие Польши в предстоящей тяжелой борьбе с Наполеоном. С другой стороны, Александр I вскоре убедился, что в Польше многие, если не все, надеялись на победу Наполеона и именно из рук своего кумира ожидали получить независимость. Эти надежды польских магнатов еще более окрепли после Аустерлицкого сражения 20 ноября 1805 г., когда французская армия Наполеона разбила русско-австрийские войска под командованием Кутузова, вынужденного действовать по одобренному Александром I неудачному плану.

17 июня 1806 г. Александр I под давлением своего ближайшего окружения отправляет князя Адама Чарторыйского в отставку с поста управляющего Министерством иностранных дел «с оставлением в других должностях». Князь несколько ранее сам просился в отставку, поскольку видел, насколько резко стали выступать против него некоторые влиятельные вельможи.

В письме к своему другу Матусевичу признает: «Император Александр с самой первой нашей встречи, 17 лет тому назад, не переставал осыпать меня знаками своего благоволения и даже дружбы, какая редко бывает между государями и подданными. Приняв должность министра иностранных дел, я надеялся, без нарушения долга относительно этого государя, приносить пользу польским землям русской империи, а вместе с тем, которые поступили в раздел между тремя державами. Вы знаете, что эта надежда меня не обманула, и доказательством служит дарованное полякам позволение оставаться разом подданными трех держав, освобождение многих значительных лиц, задержанных со времени нашей революции, и введение народного воспитания в наших областях».

Год спустя, когда князь Чарторыйский был только «в других должностях», временный французский посол в Петербурге Савари в одной из своих депеш характеризовал князя следующим образом: «Я нашел, что он ниже своей репутации, поведение его необъяснимо: он как будто ни во что не вмешивается, а общественное мнение приписывает ему почти все».

В период Венского конгресса Александр I пригласил князя Адама Чарторыйского на должность своего советника по делам Польши, но помешать разделению Варшавского герцогства между Россией, Пруссией и Австрией князь не мог. Да и былое влияние на императора оказалось безвозвратно потеряно. Сам князь 8 мая 1814 г. писал из Парижа: «Впрочем, мне почти совершенно не удается видеться с государем, которого дела и удовольствия поглощают до такой степени, что никто кроме немногих избранных не может сообщаться с ним». После Венского конгресса наступило окончательное охлаждение царственного друга к князю Адаму Чарторыйскому.

В 1810 г. он покинет Петербург навсегда. Спустя пять лет, после образования Царства Польского, Адам Чарторыйский вошел в состав его временного правительства, однако в следующем году вынужден уйти в отставку. Он получил отпуск и оставил Варшаву.

Когда в 1830 г. вспыхнуло польское восстание, Чарторыйский принял пост президента Сената и национального правительства. После подавления восстания эмигрировал сначала в Англию, а затем в Париж, где и прожил последние 30 лет жизни. Там он за 160 тыс. франков купил дом, который сделался центром деятельности консервативной партии польских эмигрантов. Он основал школы и приюты для детей польских эмигрантов, особо заботился о женском образовании, считая, что просвещение не должно составлять привилегию только дворянства.

Текущая версия страницы пока не проверялась опытными участниками и может значительно отличаться от версии, проверенной 31 декабря 2019;
проверки требует 1 правка.