Лагарп чем он мог быть полезен молодому царю

Убийство Павла теперь достаточно выяснено. Очевидна и роль в нем Александра. Переворот совершился с ведома Александра. Много фактов подтверждают слова Палена Ланжерону: «Мне казалось невозможным действовать без согласия и даже содействия вел. кн. Александра». Это содействие выразилось, как известно, в назначении на караул Семеновского полка вне очереди. Плац-майор Михайловского дворца Аргамаков утверждал даже, что Александр непосредственно убеждал его вступить в заговор «не за себя, а за Россию». Если Александр имел после убийства вид человека, удрученного грустью и растерянного неожиданным ударом рока» (де Саглен), то все же он косвенно был отцеубийцей. Недаром Александр, узнав об убийстве Павла, воскликнул: «On dira que je suis un parricide» (скажут, что я отцеубийца).

И можно скорее удивляться, как мало в своей жизни он от этого страдал, особенно в эпоху позднейших религиозных переживаний.

Для личности Александра чрезвычайно характерно отношение к заговорщикам. Естественно, что он их не мог карать, раз сам участвовал в заговоре, хотя этого и требовал, быть может, престиж трона, как то пытался доказать Александру Лагарп в письме от 30 октября 1801 г. «Убийство Императора в его собственном дворце, – писал бывший воспитатель молодого царя, – в лоне его семьи не может остаться безнаказанным, без того, чтобы не попрать божеских и человеческих законов, не скомпрометировать достоинство монарха, не подвергнуть нацию опасности стать добычей недовольных, достаточно дерзких, чтобы отмстить монарху, распорядиться его троном и принудить его преемника даровать им безнаказанность». «Государь! – продолжает Лагарп, – только беспристрастное, публичное, строгое и быстрое правосудие может и должно обуздать подобные покушения». В ответ на это письмо Александр постарался поскорее избавиться от надоедливого ментора и выпроводил его из России.

Таким образом, баварец Ольри, писавший к себе на родину из Петербурга, что Лагарп «сохранил за собою полное доверие своего августейшего ученика», что до отъезда Лагарпа из России и во время его последнего пребывания в Петербурге император именно у него искал отдыха от дел и черпал советы, – глубочайшим образом заблуждался.

Из всех участников заговора наиболее враждебное отношение к себе испытали гр. Н.П. Панин и кн. Яшвили. Первый не был даже в числе непосредственных убийц Павла. Почему же по отношению к нему так прочна была опала? Не потому ли, что Панин, по его словам, обладал «одним автографом» для доказательства, что все «получило санкцию» Александра. Каков был этот автограф, к сожалению, мы не знаем. Зато мы знаем другой автограф, послуживший причиной ненависти Александра к кн. Яшвилю. Он напечатан у вел. кн. Ник. Мих. – это письмо Яшвиля к молодому царю. Письмо заканчивалось призывом быть на престоле, «если возможно, честным человеком и русским гражданином. Человек, который жертвует жизнью для России, вправе Вам это сказать. Я теперь более велик, чем Вы, потому что ничего не желаю, и если бы даже нужно было для спасения Вашей славы… я готов был бы умереть на плахе; но это бесполезно, вся вина падет на нас, и не такие поступки покрывает царская мантия!» «Дерзновение» Яшвиля никогда не было прощено самолюбивым Александром. Отсюда негодование Александра на Кутузова, осмелившегося во время Отечественной войны принять Яшвиля на службу: «Вы сами себе приписали право, которое я один имею». Мелочного Александра возмутило то, что Кутузов в объяснение оговаривался, что он не знал, что Яшвиль под присмотром, но что «по его разумению сей человек… может быть очень полезен». Характерный штрих для Александра: в выговоре Кутузову он подписывается «всегда благосклонный», в пометке же для Аракчеева это сопровождается припиской «какое нахальство».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

ЛАГА́РП (La Harpe) Фре­де­рик Се­зар де (6.4.1754, Роль, кан­тон Ва­адт, ны­не кан­тон Во – 30.3.1838, Ло­зан­на), швейц. по­ли­тич. дея­тель, вос­пи­та­тель вел. кня­зей Алек­санд­ра Пав­ло­ви­ча (бу­ду­ще­го имп. Алек­санд­ра I) и Кон­стан­ти­на Пав­ло­ви­ча, ген.-л. рос. служ­бы (1814). Учил­ся в Же­нев­ском, за­тем в Тю­бин­ген­ском ун-тах. С 1774 вёл ад­во­кат­скую прак­ти­ку в Бер­не. При­вер­же­нец идей франц. Про­све­ще­ния. При­дер­жи­вал­ся рес­пуб­ли­кан­ских взгля­дов, вхо­дил в со­став ло­занн­ско­го Со­ве­та двух­сот – пред­ста­ви­тель­но­го ор­га­на кан­то­на Ва­адт. Ак­тив­но вы­сту­пал за не­за­ви­си­мость кан­то­на Ва­адт от Бер­на, за что под­вер­гал­ся пре­сле­до­ва­ни­ям со сто­ро­ны вла­стей Швей­цар­ско­го Сою­за. В 1782 по­ки­нул тер­ри­то­рию Швей­ца­рии, со­про­во­ж­дал груп­пу рос. дво­рян в по­езд­ке по Ита­лии. В том же го­ду по ре­ко­мен­да­ции Ф. М. Грим­ма и Е. Р. Даш­ко­вой при­гла­шён в Рос­сию имп. Ека­те­ри­ной II в ка­чест­ве пре­по­да­ва­те­ля франц. яз. для её вну­ков. В 1784 Л. пред­ста­вил Ека­те­ри­не II за­пис­ку, из­ло­жив в ней спи­сок пред­ме­тов (ис­то­рия, ма­те­ма­ти­ка, фи­ло­со­фия, пра­ви­ла за­ко­на граж­дан­ско­го, нра­воу­че­ние и др.), ко­то­рые сле­до­ва­ло бы пре­по­да­вать вел. кня­зьям, и был ут­верж­дён на­ря­ду с Н. И. Сал­ты­ко­вым в долж­но­сти их вос­пи­та­те­ля. За­ни­ма­ясь гл. обр. нравст­вен­ным вос­пи­та­ни­ем вел. кня­зей, Л. вну­шал им идеи естеств. ра­вен­ст­ва лю­дей, «все­об­ще­го бла­га», к ко­то­ро­му дол­жен стре­мить­ся го­су­дарь, по­ли­тич. сво­бо­ды. По сло­вам са­мо­го Алек­санд­ра I, в те­че­ние всей жиз­ни со­сто­яв­ше­го с Л. в пе­ре­пис­ке, ник­то боль­ше Л. не по­вли­ял на его «об­раз мыс­лей, не бы­ло бы Ла­гар­па, не бы­ло бы Алек­санд­ра».

Л. при­вет­ст­во­вал Фран­цуз­скую ре­во­лю­цию 18 в. В 1791 об­ра­тил­ся к пра­ви­тель­ст­ву Швейц. Сою­за с по­сла­ни­ем, в ко­то­ром пред­ло­жил со­звать пар­ла­мент и про­вес­ти ре­фор­мы, что да­ло по­вод швейц. вла­стям объ­я­вить Л. за­чин­щи­ком бес­по­ряд­ков, про­изо­шед­ших в ря­де фран­коязыч­ных кан­то­нов, в т. ч. в Ва­ад­те. Со­дер­жа­ние по­сла­ния Л. бы­ло до­ве­де­но до све­де­ния Ека­те­ри­ны II; осо­бо­го зна­че­ния ему она не при­да­ла, ска­зав Л.: «Будь­те яко­бин­цем, рес­пуб­ли­кан­цем, чем вам угод­но, я ви­жу, что вы чест­ный че­ло­век, и это­го мне до­воль­но». По мне­нию боль­шин­ст­ва ис­то­ри­ков, в част­но­сти Н. К. Шиль­де­ра, при­чи­ной от­став­ки Л., пос­ле­до­вав­шей в 1794, стал его от­каз на прось­бу Ека­те­ри­ны II уго­во­рить Алек­санд­ра Пав­ло­ви­ча стать нас­лед­ни­ком пре­сто­ла вме­сто от­ца, вел. кн. Пав­ла Пет­ро­ви­ча (бу­ду­ще­го имп. Пав­ла I). Вер­нув­шись в Же­не­ву, ак­тив­но вы­сту­пал про­тив гос­под­ства Бер­на над кан­то­ном Ва­адт. В 1796 пе­ре­ехал в Па­риж, где сбли­зил­ся с быв. чле­на­ми Гель­ве­ти­че­ско­го клу­ба, стал ли­де­ром ра­ди­каль­ной швейц. пар­тии, т. н. пат­рио­тов. Об­ра­тил­ся к франц. Ди­рек­то­рии с пред­ло­же­ни­ем ор­га­ни­зо­вать ин­тер­вен­цию в Швей­ца­рию для обес­пе­че­ния не­за­ви­си­мо­сти кан­то­на Ва­адт. По­сле про­воз­гла­ше­ния не­за­ви­си­мо­сти кан­то­на (янв. 1798) и по­сле­до­вав­шей вслед за этим ок­ку­па­ции Швей­ца­рии франц. вой­ска­ми в ию­не 1798 вме­сте с П. Ок­сом воз­гла­вил Ди­рек­то­рию Гель­ве­ти­че­ской рес­пуб­ли­ки. В 1800 в ре­зуль­та­те рос­пус­ка Ди­рек­то­рии эмиг­ри­ро­вал во Фран­цию. Про­жи­вал под Па­ри­жем, за­ни­мал­ся лит. дея­тель­но­стью. По при­гла­ше­нию имп. Алек­санд­ра I в 1801–1802 Л. со­вер­шил по­езд­ку в Рос­сию. Встре­тив­шись в С.-Пе­тер­бур­ге с не­дав­но всту­пив­шим на пре­стол Алек­санд­ром I, Л., раз­де­ляв­ший с им­пе­ра­то­ром чув­ст­во «от­вра­ще­ния, ка­кое вну­ша­ет ему аб­со­лют­ная власть», в то же вре­мя ре­ко­мен­до­вал со­хра­нить её «в це­ло­сти и не­раз­дель­но», что­бы про­ве­сти в стра­не не­об­хо­ди­мые ре­фор­мы, напр. под­го­то­вить ус­ло­вия для от­ме­ны кре­пост­но­го пра­ва, не по­ся­гая на зе­мель­ную собст­вен­ность дво­рян­ст­ва, со­ве­то­вал на­ка­зать убийц имп. Пав­ла I, а так­же за­клю­чить со­юз с Фран­ци­ей (пись­мо, на­пи­сан­ное Алек­санд­ром I На­по­лео­ну Бо­на­пар­ту, Л. не пе­ре­дал по наз­на­че­нию, ра­зо­ча­ро­вав­шись в пер­вом кон­су­ле). Во вре­мя Вен­ско­го кон­грес­са 1814–15 с по­мо­щью Алек­сан­д­ра I без­ус­пеш­но пы­тал­ся за­кре­пить не­за­ви­си­мое от Бер­на по­ло­же­ние кан­то­нов Ва­адт и Ар­гау в со­ста­ве об­ра­зо­ван­ной по ре­ше­нию кон­грес­са Швейц. Кон­фе­де­ра­ции. С 1816 жил в Ло­зан­не, до 1828 был де­пу­та­том Боль­шо­го со­ве­та (пар­ла­мен­та) кан­то­на Ва­адт.

На­граж­дён ор­де­ном Св. Анд­рея Пер­во­зван­но­го (1814).

Жизнь показала, что великая Екатерина во многом просчиталась. Лагарп действительно начал внушать Александру идеи свободы и равенства, что с 1789 г., когда грянула Французская революция, выглядело при царском дворе крамолой. Александр же, отчасти по логике парадокса «запретный плод сладок», воспринимал лагарповские идеи упоенно и с детской открытостью привязался к своему воспитателю — умному, доброму, тактичному и совсем особенному, не похожему ни на кого из тех, кто окружал великого князя. Привязанность эта стала кричащей, шокировала «кавалеров» и тем более придворных вельмож. Видели, как однажды Александр бросился на шею к Лагарпу, был осыпан пудрой с его парика и в ответ на укоризненное: «Посмотрите, любезный князь, на что вы похожи!» — воскликнул: «Все равно! Никто меня не осудит за то, что я займу от вас!»

«Кавалеры» Александра встревожились и начали строить против Лагарпа козни. Была перехвачена его переписка с двоюродным братом, генералом Французской республики Амедеем Франсуа Лагарпом — другом и соратником Наполеона Бонапарта по итальянской кампании 1796 г. Тогда тот Лагарп еще не был знаком с Бонапартом, но уже проявил себя как революционер, якобинец, что в глазах екатерининского двора означало: злодей. Екатерина, хоть и не сразу, прислушалась к обвинениям своего Лагарпа в родстве и дружбе с явным злодеем и весной 1795 г., на двенадцатом году его службы при ее любимом внуке в качестве воспитателя, уволила его, 9 мая 1795 г. Фредерик Цезарь Лагарп уехал из России — как потом окажется, не навсегда.

17-летний Александр, прощаясь с Лагарпом, подарил ему свой портрет, украшенный алмазами, и приложил к портрету записку, где говорилось: «Прощайте, лучший мой друг <…> Обязан вам всем, кроме жизни». Этому мнению о своем любимом наставнике Александр останется верен и в зрелые годы, не единожды высказав его разным людям: 16 января 1808 г. он напишет самому Лагарпу: «Я вам обязан тем немногим, что я знаю»; в 1811 г. скажет о нем графу М.А. Огинскому: «Я всем ему обязан»; в 1814 г. представит Лагарпа прусскому королю с такими словами: «Всем, что я знаю, и всем, что, быть может, во мне есть хорошего, я обязан г. Лагарпу»; а в 1815 г. удивит своего адъютанта А.И. Михайловского-Данилевского сокровенным признанием: «Если б не было Лагарпа, то не было бы и Александра».

Это надо учитывать, когда заходит речь о влиянии на Александра других воспитателей и, главное, о том, каков был результат их влияний. Салтыков и Протасов отвергали республиканскую «ересь» Лагарпа, но не могли противопоставить ей столь же цельную систему охранительных взглядов отчасти из-за отсутствия у них таковой, а частью потому, что были поглощены каждый своим делом — Протасов следил за поведением великого князя, а Салтыков учил Александра ладить и с бабкой, и с отцом, ненавидевшими друг друга. Законоучитель Самборский больше занимался садоводством, чем богословием (именно он распланировал дивный Царскосельский сад). Что же касается светских учителей, то они были слишком заняты своими предметами, причем иные из них, как, например, оба Муравьевых, идейно либеральничали. В результате нейтрализовать влияние Лагарпа на ум Александра никому не удалось. Зато чувства великого князя были заметно деформированы.

Еще ребенком, а затем и отроком Александр привык с помощью Салтыкова выражать не то, что он сам чувствовал, а то, что нравилось Екатерине и Павлу, «кавалерам» и вельможам. С бабкой он старался выглядеть ласковым, с отцом — умиротворенным, с одними вельможами и «кавалерами» — добрым, с другими — строгим. Порой Александр проявлял себя и в «натуральном» виде, менее приятном, чем тот, который он на себя напускал. Генерал Протасов в дневнике за 1791 г. отмечал такие свойства 14-летнего Александра, о которых Екатерина и не подозревала: «Шпынство (т. е. шутовство, поддразнивание. — Н.Т.), лень, странные поклоны и дурные привычки».

Для Екатерины до конца ее дней «господин Александр» оставался неизменно безупречным, ангелоподобным существом. Императрица замечала порой его наигранность, но в характере «ангела» даже недостаток казался ей достоинством. «Когда я с ним заговорю о чем-нибудь дельном, он весь внимание, слушает и отвечает с одинаковым удовольствием; заставлю его играть в жмурки, он и на это готов. Все им довольны, и я также», — умилялась она в письме к Ф. Гримму. Беспрестанно чаровать бабку, ослепленную любовью к внуку, не составляло для Александра большого труда, но ведь при этом надо было угождать и отцу — холодному, подозрительному, вспыльчивому. Более того, требовалось приспосабливаться одновременно и к двору Екатерины, где господствовали довольно свободные нравы, и к строгой кордегардии Павла. «То в Царском Селе и Петербурге — в шитом кафтане, в шелковых чулках и в башмаках с бантами, нередкий свидетель распашных бесед Екатерины с Зубовым, сидевшим возле нее в халате, то в Гатчине и Павловске — в солдатском мундире, в ботфортах, в жестких перчатках, с ружьем, со строгой военной выправкой <…>, юноша рано и скоро выучился являться с равным приличием и ловкостью в обеих масках», — так описывал юного Александра барон М.А. Корф. «Вращаясь между двумя столь различными дворами, — подытоживал В.О. Ключевский, — Александр должен был жить на два ума, держать два парадных обличив, кроме третьего — будничного, домашнего, двойной прибор манер, чувств и мыслей».

Это, по выражению Корфа, «вечное ощупывание между системами противоположными» стало для Александра привычкой и позволяло ему с детских лет нравиться даже противоположностям, всех притягивать к себе и никого не отталкивать. Так, он пленил и себялюбивого фаворита Екатерины Платона Зубова и его братьев того же склада, Валериана и Николая, и смертельного врага всех Зубовых князя Г.А. Потемкина-Таврического, который называл 13-летнего Александра «царем души своей», находя, что «с красотой Аполлона он соединяет ум и скромность».

Конечно, этот «Аполлон» отличался врожденным талантом нравиться. Но хорошо помогали ему уроки Н.И. Салтыкова. Поэтому Александр навсегда сохранил к своему главному «кавалеру» благодарное чувство; став царем, держал его при себе на почетных ролях: так, сразу по восшествии Александра на трон Салтыков возглавил Непременный совет, а с 1812 по 1816 г., т. е. до своей смерти, был председателем Государственного совета и Комитета министров…

Между тем с годами заботы Екатерины Великой о любимом внуке возрастали. В 1792 г. она повелела блистательному зодчему Джакомо Кваренги, уже построившему Эрмитажный театр, воздвигнуть для Александра, «не щадя ни искусства, ни иждивения», Александровский дворец в Царском Селе и тогда же решила, что к 16 годам пора женить внука. Она сама подыскала ему невесту — принцессу Баден-Баденскую Луизу (переименованную в Елизавету Алексеевну), которая была на 13 месяцев моложе Александра и отличалась, по выражению А.И. Михайловского-Данилевского, «совершенством женских добродетелей».

Юная принцесса с «наружностью Психеи» и волшебным голосом, из-за которого Екатерина называла ее «сиреной», Елизавета Алексеевна радовала взор каждого, кто ее видел. «Физически она прелестна, — свидетельствовал французский эмигрант граф О. де ла Ферроннэ, понимавший толк в женщинах. — Ее голос чарующий, глаза необыкновенные, и я никогда не видал такой грациозной женщины. И без короны весь свет был бы у ее ног». Впрочем, по мнению Е.Р. Дашковой, «красота оказалась наименьшим из ее достоинств. Ум, образованность, скромность, изящество, приветливость и такт в сочетании с редкой для ее возраста осмотрительностью — все в ней привлекало»[31].

10 мая 1793 г. 15-летний Александр Павлович и 14-летняя Елизавета Алексеевна были обручены («обручают двух ангелов», — радовалась Екатерина), а 28 сентября по желанию Екатерины начались свадебные торжества, занявшие две недели.

В них приняли участие войска гвардии — 14 527 солдат, офицеров и генералов под командованием генерал-аншефа графа И.П. Салтыкова[32], выстроенные шпалерами перед Зимним дворцом и на прилегающих улицах. Под гром пушек с бастионов Адмиралтейской и Петропавловской крепостей открылось праздничное шествие из апартаментов императрицы Екатерины в церковь Зимнего дворца. Там был совершен обряд бракосочетания и отслужен молебен, после чего войска на площади и пушки в крепостях произвели торжественный салют, а по церквам начался колокольный звон, продолжавшийся три дня.