Джоан скотт гендер как полезная категория

Если попытаться кратко объяснить смысл женской истории (по-английски её называют women’s history), лучше назвать её историей женщин. Эта дисциплина и активистский проект зародились в США и тесно связаны с феминизмом второй волны. Главной задачей женской истории было, собственно, вернуть в историю женщин — «открыть» женщину как важную часть всемирной истории и рассказать, какую роль она играла в привычных событиях.

Предпосылки такого подхода появились ещё в начале века — например, в 1920-х французская школа «Анналов» призывала посмотреть на изучение истории иначе, отойти от описания жизни «великих людей» и обратиться к повседневной жизни разных сословий, а Сильвия Панкхёрст писала о роли суфражистского движения в истории. Тем не менее долгое время эти идеи оставались без должного внимания: ещё в 1960-е годы в исторической науке были очень популярны представления о том, что «настоящие» учёные должны заниматься политикой и историей войн, а «быт и нравы» — удел их отстающих коллег. Из-за таких иерархий женщины оказались фактически исключены из текстов об исторических событиях. Понятно, что героинями политической истории они становились гораздо реже мужчин: на протяжении тысячелетий у них почти не было доступа к власти и большой политике. То же самое можно сказать о науке и искусстве: женщины могли здесь появляться, но попасть в эти сферы им было значительно труднее, чем мужчинам, во многом из-за отсутствия доступа к художественному образованию, а также из-за ограничений, которые накладывала социальная роль «жены» — служение интересам супруга ценилось больше творчества. Долгое время женщин не учитывали даже в переписи населения — например, в Древнем Риме их начали включать в перепись только в третьем веке нашей эры, исключительно ради налогов.

Впрочем, историки женщин призывали обратить внимание не только на «мужские» сферы — рынок труда и политические процессы, но и на «невидимый» неоплачиваемый женский труд — эмоциональную работу, заботу о семье и доме; предлагали посмотреть на то, как связаны личное и политическое.

Кроме того, они хотели обратить внимание на незаслуженно забытых женских героинь прошлого. Например, в ранних исследованиях по женской истории встречаются имена Софии де Кондорсе — писательницы, переводчицы, организовывавшей влиятельные литературные салоны в революционной Франции, или Элизабет Блэквелл, первой женщины-доктора в США.

В семидесятые и восьмидесятые годы дисциплина продолжила развиваться. Особенно популярной она стала в США и Великобритании, причем у исследований в этих странах был разный фокус. В США большее внимание уделяли вкладу женщин в культуру, чисто женским инициативам и особенному женскому опыту, роли женщины в семье и женской сексуальности — некоторые исследовательницы полагали, что для изучения жизни женщин очень важно проследить, как складывались отношения между ними. Среди известных американских исследовательниц — Джоан Келли, автор знаменитого эссе «Был ли у женщин Ренессанс?» («Did women have a Renaissance?»). В работе Келли ставит под сомнение традиционное отношение к периодизации истории, в частности, к эпохе Ренессанса: женщины на протяжении веков не обладали теми же правами, что и мужчины, а значит, «расцвет» культуры и науки обошел их стороной. «Весь прогресс Италии эпохи Ренессанса, её экономическое состояние, строение сословий, её гуманистическая культура стремились превратить благородную женщину в красивый декоративный объект, сделать её скромной и целомудренной и поставить её во вдвойне зависимое положение — от собственного мужа и от власти», — писала она.

В Великобритании исследования были тесно связаны с историей труда: работой женщин, неравенством зарплат, функционированием профсоюзов. Книга Лоры Орен, к примеру, поднимала вопрос о том, какую роль играли женщины в британской экономике. Несмотря на то что часть из них не занимались оплачиваемым трудом, именно им приходилось распределять семейный бюджет — нередко они экономили на питании для себя и для детей, чтобы обеспечивать мужа необходимым, то есть служили своего рода «буфером» в трудные для семьи (и экономики) времена.

История женщин довольно быстро стала набирать популярность — к восьмидесятым в американских и европейских университетах читали уже десятки подобных курсов. В 1978 году школы калифорнийского округа Сонома в США организовали неделю женской истории — предполагалось, что в это время школьники будут изучать достижения женщин и их роль в мировых событиях. Инициатива оказалась настолько популярной, что в 1981 году неделя женской истории стала общегосударственным мероприятием, а в 1987 конгресс США объявил март месяцем женской истории.

Между тем критики «женской истории» настаивали, что её выделение в отдельную дисциплину не способствует большему равенству: достижения женщин не встраиваются в общую систему, а идут как бы параллельно — кажется, что это не часть хронологии остального мира, а особая «женская» хронология.

В 1985 году американская исследовательница Джоан Скотт сделала следующий шаг — предложила говорить не о женской, а о гендерной истории. Исследовательница выступила на собрании Американской исторической ассоциации, а год спустя опубликовала статью «Гендер: полезная категория исторического анализа». По мнению Скотт, «гендерная история» должна была не только возродить забытых женских персонажей, но и показать отношения между полами в тех или иных исторических обстоятельствах и механизмы распределения власти в обществе. Скотт предлагала сконцентрироваться на изучении того, как в разные времена формировались представления о «мужском» и «женском», гендерные стереотипы и связанные с ними традиции.

Вслед за Джоан Скотт направление продолжило развиваться. Например, в 1989 году вышел первый номер англоязычного журнала Gender & History с двумя редакциями, в Великобритании и США. А вскоре у гендерной истории появились и свои противники: они утверждали, что история женщин при таком подходе вновь затеряется, а центральное место займут исследования маскулинности. 

Сторонницы гендерной оптики в изучении истории есть и в России. Правда, специалистка по Средневековью Наталья Пушкарёва начала заниматься положением женщин в Древней Руси ещё в восьмидесятых годах, даже не представляя, что её тема вписывается в новую научную дисциплину. 

Гендерный подход к истории советского государства, в свою очередь, позволил исследовательницам по-новому взглянуть на повседневный опыт советского человека, тесно связанный с насилием: репрессиями, подавлением инакомыслия, уравниловкой. Для советских женщин, кроме прочих опасностей и давления государства, жизнь была связана ещё и с репродуктивным насилием. На официальном уровне их постоянно призывали к деторождению — с 1930-х годов его описывали как необходимую часть жизни любой гражданки. На некоторых этапах существования СССР советских женщин прямо ограничивали в правах: с 1936 по 1956 год были запрещены аборты, при этом у многих не было доступа к контрацепции и информации о предохранении. В какой-то момент единственным способом планировать семью для женщин в СССР стали аборты, в период запрета — подпольные.

Постоянное принуждение к деторождению сочеталось в советском государстве с принуждением к труду. Фактически это означало, что женщина обязана была быть ориентированной на семью, следить за домом и детьми и одновременно работать — нередко из-за того, что справиться с этими задачами было непосильно, заниматься детьми приходилось уже бабушкам. Такую ситуацию чрезвычайной перегруженности разными задачами исcледователи обозначают термином «двойная нагрузка».

С годами предмет исследования женской и гендерной истории становился сложнее. В первой половине девяностых был издан пятитомный сборник «История женщин на Западе от античности до ХХ века» под редакцией Жоржа Дюби и Мишель Перро, в котором собраны двадцатилетние исследования о положении женщин в разные времена — от античности до двадцатого века. По словам редакторов, задачей сборника было не просто сделать женщин видимыми, но и задавать новые вопросы, показывать события не в статике, а в динамике. В книгах много внимания уделяется повседневной жизни женщин, их участию в жизни общества и специфике гендерных ролей. Авторы также не претендуют на универсальность, география сборника ограничена Европой и Северной Америкой (кстати, Россия там тоже есть).

Примерно в то же время появилась Международная федерация исследователей женской истории (IFRWH) — в неё входят ассоциации из тридцати семи стран, от Индии до США, от Южной Кореи до России. Наука продолжает развиваться — например, к началу нулевых интерес исследовательниц постепенно сместился от описания частной жизни к исследованию того, как сочетаются частное и публичное в истории женщин, как женщины осваивают «неженские» сферы, пробиваются в политику и науку. Появился и интерес к сексуальности (критики говорят, что освещения этой темы очень не хватало пятитомнику об истории женщин), контролю и ограничению сексуальности и насилию — например, военные конфликты могут рассматриваться через призму военных изнасилований.

В 2000-е, как и феминистское движение, гендерная история становится интерсекциональной, учитывая понятия религии, происхождения, экономической ситуации; изучая влияния разных культур и глобализации на представления о гендере и на роли, которые отводит общество мужчинам и женщинам. Кроме того, исследователей сегодня интересует миграция и то, как на этот процесс влияют представления о гендере и гендерные стереотипы. 

Чтобы подчеркнуть, насколько большую роль на протяжении истории играл «мужской взгляд», в семидесятых годах феминистки предлагали использовать термин «herstory» вместо «history» («её история» вместо «его истории»). Слово не стало общеупотребительным, но его время от времени используют, когда речь идёт о достижениях женщин, в названиях феминистских проектов или в поп-культуре — скажем, им часто пользуется дрэг-дива Ру Пол. Но в этом остроумном словообразовании отражено стремление к равноправию — как историков, так и самих женщин..

Фотографии: loc.gov, wikimedia (1, 2)